ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ

«Татуированная роза» в театре Сатиры на Васильевском

Петербургская  режиссура  в   последние  годы   часто  «обжигалась»  на пьесах  Теннеси  Уильямса.  Попытки 
воссоздать на сцене их зыбкую атмосферу, где одинокие, нежные, «стеклянные» герои сгорают  в раскалённых 
пустынях непонимания  и  ненависти, а фиалки  гибнут  в палящем солнце, за редким исключением  оборачива-
лись  неуклюжей  игрой  «а-ля   Новый   Орлеан»   или  тяжеловесной   тропически-курортной   экзотичностью. 
«Ускользающая  красота»  текста  как  будто  сопротивлялась  грубости  режиссёрских  ножниц,  не давалась в
руки.  И это вполне  объяснимо.	 

Пьесы  Уильямса   столь  прозрачны,   и  вместе   с  тем   насыщены  метафорами,   поэтическими   символами, 
скрытыми  намёками,   что  их  адекватное  воплощение   на  конкретных  сценических  подмостках,   наверное,
невозможно без  некоторого  невольного упрощения.  Р. Смирнов решил не  идти  на  поводу у  неизбежности,
а использовать  её  как  режиссёрский  ход.  «Татуированная роза»  в театре  Сатиры  –  прежде  всего  простая 
история. 

Отказываясь от попытки  погружения в мир автора,  с  его мистикой,  ведьмами,  сумерками,  пальмами  и т. д.
Р. Смирнов,  отчаянно   боясь   впасть   в   мелодраму   (порой   даже   слишком   боясь),  сочиняет   смешную, 
трогательную,  но вполне реальную ситуацию,  которая лишь  в финале немного  похожа  на сказку. На сцене – 
нечто, напоминающее   двор-колодец с развешанным на верёвочках бельем – возникают ассоциации с каким-то
старым   итальянским   фильмом  (художник  –  И. Долгова).    Справа  –  небольшая  статуя  Мадонны,  вполне
декоративное изображение, под ней – столик, на котором будет стоять ваза с пеплом Розарио.  Дом Серафины
– не обитель Любви под  изумрудной звездой, а жилое помещение,  где стучит швейная машинка и разбросаны
Лоскутки ткани.  Черный козёл,  пророчащий  несчастье своим  блеянием  –  всего лишь несколько  связанных 
вместе банок из-под горошка,  а «дурной глаз»  юродивой  –  всего-навсего  катаракта…  При  этом  ни в коем
случае  нельзя сказать, что перед нами  бытовой театр. Но вместо «стеклянного зверинца»  мы видим  людей 
из плоти и крови,  голоса  их вовсе не  похожи на  «изменчивые  звуки ветра  и воды»  –  они  кричат, танцуют, 
хохочут,  рыдают… 

Н.Кутасова в роли Серафины – прежде всего живая женщина, а не позирующая натурщица, как пишет Уильямс
в начальной ремарке. В ней нет  ничего эстетского, картинного.  Максимум движения по сцене: она то порхает, 
то медленно, томно передвигается; голос то переливчатый и звонкий,  то гортанный и обольстительный… Она
может себе позволить и материнское кудахтанье  (сцены с дочерью), и рёв, и пьяную истерику – оставаясь при 
этом  неизменно  женственной. Это  не бледно-розовая  куколка  с причёской  мадам Баттерфляй,  а  страстная, 
чувственная красавица (и все розы, то и дело появляющиеся на сцене, вызывающе красного цвета). Н.Кутасова
не боится  ярких красок, её исполнение  насыщено  контрастами,  переходами  от одного  состояния к другому, 
исполненными  мягкого, а  иногда и  резковатого  юмора. Но  актриса не просто  комикует, и если называть  её 
клоунессой  –  то всё-таки печальной. Момент, когда её  Серафина догадывается  о гибели мужа  –  застывает в 
неловкой позе,  ссутулив  плечи,  потерянно  смотрит  на группу  соседок  во  главе  с  пастором  и полушепчет 
сорвавшимся    голоском,   будто    раненая:    «Молчите!   Молчите!»   –   сыгран   ею    просто,    без    всякой 
сентиментальности,  и тем  замечателен. Весь первый акт Н.Кутасова  существует в рамках «женской истории»,
которая предложена зрителю, не просто органично, но как протагонист, стержень всего происходящего. 
Эстелла  Хогенгартен  в   исполнении   Ю. Джербиновой  –  бесспорная   удача  спектакля.  Героиня  –  прямая 
антагонистка  Серафины, и  актриса  подчёркивает  это:  гордо  выпрямленная  спина,  холодная сдержанность, 
подчёркнуто  отчётливая  дикция…  и всё,   но  вместе  с  тем  –  внутренняя сила,   чувствующаяся   в  каждом 
движении,  прямой,  как клинок,  ненавидящий  взгляд…   Будто  несколькими  точными   линиями,  графично,
скупо,  но  максимально   выразительно   артистка  рисует  силуэт   «соперницы».   Эстелла  так  не  похожа на 
остальных  героинь  Ю. Джербиновой  в репертуаре  театра  Сатиры, что  уместно говорить,  как мне  кажется, 
о   какой-то   новой   грани   дарования   актрисы,    раскрытой   в    «Татуированной   розе»    так  неожиданно 
и впечатляюще.

Но,  несмотря  на две эти  партии (хочется  употребить здесь  именно  это слово),  спектакль так  и остался  бы
житейской  историей,  забавной байкой о несчастной  женской судьбе,  если бы не  Альваро  А.Цыпина.  С его
появлением  в середине  второго акта,  после «знака»,  данного Серафине Мадонной (им стал почти эстрадный
выход     весёлого   жлоба-Коммивояжера    (И.Бессчастнов),    обвешанного    бесчисленными   этикетками   и 
хлопушками,  на  сцену  вдруг   упала  тень   Теннеси  Уильямса.   Своей   игрой,  сконцентрировавшей  в  себе 
поэтику   пьесы,   А. Цыпин   разрешил  важнейшую   проблему:   как  в   рамках  простой    истории,   которую 
сочинил    Р. Смирнов,    создать   на   сцене   то   настроение,  которое  царит   между   строк   американского
драматурга, как без  соблюдения  ремарок  сохранить  то, что  присуще именно  Уильямсу и  никому  другому,
и как дать понять зрителю,  что герои «Татуированной розы»  не Педро с Марией из сериалов с хэппи-эндами, 
а тонкие, нервные, нелепые люди «без кожи», которые могут быть разными, в том числе и очень смешными…
Альваро меньше всего похож на  «принца на белом коне» – «съешь кобылу»  подходит ему больше. Неловкий, 
угловатый,  он появляется, напоминая  натопорщенного котёнка – и его сразу становится жаль, но сочувствие
зрителя скоро сменяется улыбкой. Хрупкий, как розовый лепесток, Альваро  получает жестокий удар в пах от 
нахрапистого Коммивояжёра, долго плачет, рассказывает о своих несчастьях, капризничает, жалуется… В его
влажных  глазах  всё время робкий вопрос:  примут ли здесь?  Не прогонят ли?  Не обидят?  Трагикомический
талант актёра  спасает его  от слащавости,  и какая-то паутинная дрожь,  что вполне соответствует  ауре пьесы,
в нём,  безусловно,  есть.   При  этом  А. Цыпин  как  бы  подшучивает  над  своим  персонажем,  но  при  всей 
пародийности находит для него и лирическую нотку. Роман Смирнов сцепляет А.Цыпина и Н.Кутасову в дуэт 
(второго   дуэта,   к  сожалению,   не   получилось  –  «молодая»   пара,   Роза  (Н.Лыжина)  и  Джек  (Е.Гусев), 
существуют в несколько иной стилистике, что не на пользу спектаклю), и то, что казалось странным в первом
акте,   становится   на  свои  места.   Начинается   новый  виток,   спектакль   в  спектакле:   роман   Альваро  и
Серафины.   Простыни-паруса превращаются в театр теней,  наступают сумерки  –  знаменитые «prima sera»…
В  финале,  когда  все действующие  лица собираются  вокруг  Серафины  «семейной  фотографией», Альваро, 
только что  перепугавшийся  своего промаха,  успокоенно  вытирает слезы:  приняли,  обогрели,  не прогнали! 
Это,  с  одной стороны, несколько наивно, но с другой отвечает тому,  что представляет собой мир Уильямса,
с его тоской  по неподдельности и  бесприютностью…

О чём же эта   простая   история?  В  ней нет многослойности  смыслов, нет проблемы  «сотворения кумира»
и   многих    других    проблем,   поставленных    автором…    Получился    спектакль-размышление   на   тему, 
сформулированную   юной   дочерью  Серафины:   «Без  любви   каждый  никто   и  ничто…».    Очень  часто, 
если  режиссёр  ставит  себе  целью  поставить  спектакль об этом,  получается  ни о чём. Но «Татуированная
роза» в Театре Сатиры – не тот случай.