АКТЁРСКИЙ ПАВИЛЬОН

В  Театре на Васильевском сыграли премьеру  –  спектакль "Салемские колдуньи"  в постановке  главного 
режиссёра театра поляка Анджея Бубеня. Андрей ПРОНИН чувствовал себя гостем ярмарки талантов.

Написанная   в   1953  году,   пьеса  американского  драматурга   Артура  Миллера   "The  Crucible"  ("Испытание"), 
в   российской   традиции  больше   известная  как  "Салемские   колдуньи",  была   гневным  откликом  на разгул 
маккартизма.     Комиссия    по    расследованию   "антиамериканской    деятельности"    во    главе   с    печально 
знаменитым сенатором  Маккарти  свирепствовала,  войдя во вкус.  Комиссары  ежедневно обнаруживали новых 
законспирированных  коммунистов-вредителей:   попавших  под   подозрение  заставляли   давать   показания  на 
невиновных,   порочный  круг ширился, общество  погружалось  в  пучину  страха  и  подозрительности. Взяв за 
основу  реальный  сюжет из  жизни Массачусетса конца  XVIII века,  Миллер  придумал  леденящую историю: из 
глупых проказ, из интриги распущенной девицы, брошенной любовником, в одночасье вырастает "процесс века". 
Пожилые  праведницы  объявляются  ведьмами и  прислужницами  дьявола,  их мужья –  колдунами, а главными 
достопримечательностями патриархального Салема становятся костёр и плаха. 

Для  США   пьеса  Миллера  –  не  только хрестоматийная  классика,  но  и  поучительная   страница  становления 
демократии. И на  российской сцене  она  неминуемо  обрастает  социальными  коннотациями. В нашем прошлом
(а то и настоящем) предостаточно "процессов  века", и невинно убиенных "ведьм", и доносительства, и подлости,
и страха.  Рекламируя  премьеру несколько  косноязычным слоганом  "американский саспенс о  русской  жизни", 
Театр  на Васильевском  явно имел  в виду что-то в этом роде.  Режиссёр  Анджей  Бубень уточнял:  его  волнуют 
бытовые  корни  "охоты на ведьм", а они лежат  в душевной  лености  человеческих  индивидов,  не  слышащих и 
недостаточно   любящих  друг   друга.   Рецензировать  спектакль  по  разъяснительным монологам   режиссёра – 
последнее дело;  говорят  они,  как  правило,  одно,  ставят иное. Но не в данном случае: господин Бубень сделал
ровно то, что сказал. 

Индивидов  предостаточно – многофигурная  пьеса позволила занять добрую  половину труппы. Сыграны почти 
все роли  превосходно. Труппа за два с  половиной сезона  работы с режиссёром  Бубенем не  просто расцвела, а 
обильно  плодоносит.  Фантастический  Артём Цыпин  в роли  преподобного  Пэрриса  потрясает: многогранный
образ включает  разные  ипостаси – и  самовлюблённый сладострастник,  дефилирующий павлином, и трусливый
карьерист, но в далёком прошлом, видимо, порядочный человек. Прошлое  время от времени  напоминает о себе, 
поражая персонажа уколами совести. Колоссальный  Юрий Ицков  (судья Дэнфорт) –  раздражённый мизантроп,
увлечённый  служака  карательной  машины,  в ней одной  наблюдающий  совершенство.  Господин  Ицков умеет
так прокричать  какую-нибудь проходную реплику,  что можно  давать занавес –  зал уже пробрало до печёнок, и
он находится  в глубоком  обмороке.  Великолепная  Наталья  Кутасова  буквально  пропевает свою  роль глупой
ханжи,  достигая редкого формального  совершенства актёрского рисунка,  замечательная  Татьяна Калашникова
превращает  маленький монолог рабыни-туземки в феерический и страстный дивертисмент,  уникальный Евгений
Чудаков  в роли  простака-фермера обескураживает  стопроцентной  органикой  и  пронзительной искренностью. 
Неплоха   и   молодежь:  и Надежда  Кулакова  в  образе  несчастной  запутавшейся  малышки  Мэри,  и  Светлана 
Щедрина   (Абигайль),   обнаружившая  вкус  и  мастерство,   оказавшись  в  отрицательной  роли.  Выше  похвал 
Молодая звезда петербургской сцены  Елена  Мартыненко. Её Элизабет Проктор – истинная святая, исполненная
сдержанного достоинства и иконописного стоицизма. Госпожа Мартыненко  творит чудеса  перевоплощения, её 
опять не узнать. 

Чтобы  похвалить всех,  корреспонденту "Ъ"  не хватит  ни печатной площади,  ни превосходных эпитетов. А вот 
похвалить  постановку  в  целом,  как это  ни странно  прозвучит,  особенно  не за  что. Индивиды так и остались
индивидами  –  блестящие солисты  никак  не  сплетаются  в  ансамбль. Многоцветье  костюмов  и  хлопотливые,
навязчивые  перемены  претенциозных мизансцен  погружают  спектакль в  пёстрый хаос.  Пресловутый саспенс
поддерживается  только  непрерывно звучащей  драматичной  музыкой Виталия  Истомина.   Социальный  заряд
спектакля  не может  удержать  даже  "говорящая"  декорация Елены  Дмитраковой:  когда  в  финале из помоста 
вынимают   вставные  лотки,   сцена  зияет  могильными  провалами,  а  задник  подозрительно  похож  на  стену 
Мавзолея.  Впрочем, в нынешнем – премьерном  – состоянии "Салемские колдуньи" больше напоминают новый
(актёрский)  павильон  ВДНХ.